Анна Никольская-Эксели «Про Бабаку Косточкину». Глава 2

Дядя Сева плутоват и эгоцентричен. Хлебом его не корми – дай искупаться в лучах славы. Дядя Сева приставляет большой палец к кончику носа и задирает его кверху. Но душа жаждет масштаба – одного носа ему мало.

Средним и указательным пальцами дядя Сева оттягивает нижние веки вниз. Притом он раздвигает от уха до уха свой удивительно подвижный рот и произносит сакраментальное:

— Ыыыыыы!

Все смеются – и мама, и папа и я. Мы просто по полу кухонному катаемся. Хотя, в принципе, нам не смешно. Но дядя Сева – желанный гость в нашем доме. И мы смеемся от пылкости чувств и чтобы сделать ему приятное. Выражаясь папиной терминологией, мы льстим дяди Севиному эго.

Сегодня дядя Сева в ударе. Накануне он вместе с мамой отыграл премьеру «Отелло» в Алтайском краевом театре драмы имени Василия Макаровича Шукшина. Я сидел в первом ряду и все видел.

Я видел, как грязно-коричневый, словно неочищенная картофелина, дядя Сева душит мою маму – заслуженного работника культуры. Душить маму получалось у него убедительно, но не очень. Может оттого, что по сути своей дядя Сева человек кроткий. А может, оттого, что как раз во время сцены удушения мне вспомнился случай на рыбалке.

Мой папа заядлый рыболов и мужчина компанейский. Однажды он взял с собой за компанию дядю Севу на утреннюю зорьку. Спросонок дядя Сева не совсем понимал, куда его везут хмурым июньским утром, а потому не сопротивлялся. Но стоило ему увидеть на папином остром крючке первую жертву – зеркального карпа – и осознать весь трагизм происходящего, дядя Сева, что называется, отчубучил. Он бросился к агонизирующей рыбе со словами:

— Она сейчас задОхнется! – сорвал погибающую с крючка и швырнул ее обратно в речные, багряные от предрассветного марева воды.

Поистине, то была лучшая дяди Севина мизансцена на берегу великой Оби. А вот до ревнивого шекспировского мавра он, между нами говоря, не дотягивал. Зато мама задыхалась очень натурально – прям как тот карп. Краснела, кашляла, закатывала глаза, а один раз даже прицельно плюнула душегубцу в глаз. В какой-то момент я, признаться, занервничал и ладошками вспотел. А все из-за великой силы искусства. Обычно на людей красивые артистки очень действуют.

— Ыыыыыы! Давайте выпьем, – говорит дядя Сева, – за лучшую Дездемону всех времен и народов!

— Подхалим, – улыбается мама. Она обворожительная — вся в гладиолусах и астрах от поклонников таланта. – Лучше полюбуйся на нашу красавицу. Бабака, идите к нам!

— О! Да вы никак четвероногим питомцем обзавелись! – хлопает себя по коленкам дядя Сева. – А ну, лохматка, шагай сюда! Кого сейчас за ухом почешу?

— Это тараканами, — говорит мама, — обзаводятся или, на худой конец, хомяками. А Бабака из интеллигентных, с ее прапрапрадеда известный прозаик Троепольский «Белого Бима» писал. Правда же, Бабакочка?

— Совершенно справедливо, — картавит причесанная на пробор Бабака, а дядя Сева столбенеет.

— Всеволод, — говорит папа, — ты главное не волнуйся. Понимаешь, старина, научный прогресс не стоит на месте. Еще вчера собаки сидели на цепи и лаяли почем зря на прохожих. А сегодня они отправляются в космос, катаются на трехколесных велосипедах и без акцента разговаривают по-русски.

— И до десяти считают. Я сам в цирке видел, — добавляю я.

— И до десяти, — подхватывает папа.

Но на дядю Севу наши аргументы не действуют. Лучше всего на дядю Севу действует неразбавленный спирт – я сам однажды за кулисами видел.

— Ему бы коньячку, — советует Бабака.

Житейский опыт у нее – ого-го! До нас Бабака у медиков жила.

Наконец, дядя Сева приходит в себя.

— Вы, — интересуется он, — каких кровей будете? Из рода сенбернаров или ризеншнауцеров?

— Батюшку, к стыду своему, я не помню. Он в наших краях командировочный был — по линии, пардон, профсоюза. А матушка из водолазов – царство ей небесное, — молвит Бабака и усаживается на любезно предложенный папой табурет.

Мама наливает ей чая и придвигает ближе розетку с земляничным вареньем.

— Попробуйте, я сама покупала.

— Благодарю покорно, — застенчиво улыбается Бабака и чайной ложечкой зачерпывает из розетки варенье.

Дядя Сева молча наливает себе еще.

— Погоды намедни стоят чудесные, — светски молвит Бабака. Что-что, а впечатление на окружающих она произвести умеет. – Вы, Всеволод Андреевич, в театре служите?

— Так точно-с, — отчеканивает, как гусар, дядя Сева и подкручивает несуществующий ус. Актеры порой как дети. – Двадцать пять лет, почитай как, — подумав, добавляет он.

— Как же, как же, — оттопырив мизинец, Бабака прихлебывает из чашки. Хлебом ее не корми – дай комедию поломать. – Я наслышана о вашем таланте. Сказать по правде, я неистовый театрал и неисправимый любитель прекрасного. Я не пропустила ни одной постановки Мейерхольда, а с Немировичем-Данченко у камелька мы спорили об искусстве до первых петухов.

— Я жизнь живу по Станиславскому — никому не верю на слово, — приосаниваясь, говорит дядя Сева и затягивает с тоской:

— По-олюшко, по-оле-е, полюшко широко-о по-оле!

— Спокойной ночи, Костик, — говорит мама и смотрит на меня с выражением. – Сладких снов.

Я молча встаю с насиженного табурета и ухожу в детскую. Я расстилаю постель и надеваю фланелевую пижаму – всю в уточках. Я немного зол на дядю Севу и вспоминаю, что не почистил зубы. С этой тягостной мыслью я ложусь в кровать и начинаю раздумывать о словах, сказанных однажды звукорежиссером и разбивателем женских сердец Сивокозовым.

— Я, братец Костя, зубов не чищу. Зубная паста губительна для микрофлоры кишечника. Чем толще зубной налет, тем надежней защищены резцы.

— …е-едут по полю красны ко-о-они! Едут по широку красны ко-они…

— В моей ротовой полости, знаешь, сколько всего интересного? Один раз у меня в дупле даже белочка поселилась…

— …Раневская Фаина Георгиевна собак терпеть не могла, но меня привечала украдкой… — доносится с кухни картавое.

— …не горюй, старина Всеволод, ты молод, горяч, талант — дело десятое…

— …монеты древние, декоративные гвозди, пуговица от пальто, дензнаки южно-африканской республики, осколок метеорита, пачка чипсов на черный день, реликтовый гриб, проездной на все виды городского наземного транспорта, гребень для волос из рога носорога – и все нужное, архиважное. В карман сунешь – потеряешь, а во рту – сохранно…

— …я, между прочим, в четвертом акте, пока Сева меня душил, чуть в самом деле коньки не отбросила, — до моего угасающего сознания доносится нежный мамин голос. – Из глаз слезы ручьем, чешусь, чихаю — парик-то новый! Клавдия Петровна – реквизитор на китайском рынке его с уценкой брала, а у меня на синтетическое волокно аллергия страшная…

Да, братцы, сила искусства – все же страшно великая штука!

© Анна Никольская-Эксели, 2010