Геннадий Долбин «Одна игла»
Было у матушки четыре дочки. Все умницы-разумницы, рукодельницы-затейницы, красавицы одна другой краше, но каждая — на свой лад. Первая — синеглазая, улыбалась редко, но строгая и справедливая была. Бывало, случись спор какой али забота трудная, так все рассудит честь по чести. Вроде и строг суд, а не обидно никому. Потому как по совести.
Вторая — голубоглазая, смешливая. Вечно болтала и хохотала без умолку. А уж непоседа-то! За кучу дел враз возьмется, а справиться со всем не может — одной-то не под силу, хорошо — сестры помогали во всем.
Третья — зеленоглазая, волосы — чистый лен, а уж как песню затянет — всяк заслушается. И на сердце тепло и светло делается.
Четвертая — кареглазая, волосы рыжие, словно пламя, ей бы радоваться, ан нет — все грустит-печалится, а порой и заплачет горько, безутешно. Сестры ее утешают, а она все плачет и плачет, словно горе у нее. Иной раз улыбнется сквозь слезы и опять грустит-печалится.
Вот выросли дочки. Им бы замуж пора. А жениха такого, чтобы сердечко к нему тянулось, нет на примете. Так и живут незамужницами. То один посватается, то второй, а дочки всем от ворот поворот дают. Матушка печалится: как же — годы-то идут, внучат бы понянчить да на руках покачать, пока сила в руках есть, пока старость не согнула спину, не выбелила волосы. Да куда там! Не люб да не люб. Вот и весь сказ.
— Неужель совсем на примете не держите никого? — спрашивает матушка.
— Отчего же, есть жених у меня, — молвила в ответ синеглазая дочь.
— Да и у нас есть, — остальные дочки отвечают.
— Так пусть сватов засылают!
На том и порешили.
Настал день субботний. В горнице светло, чисто. В печи — огонь, на столе, на скатерти узорной, яства горой. Ждут женихов сестры. Вот отворяется дверь, и на пороге жених — красавец писаный: высок, румян, лицом пригож, взор соколиный.
— Вот он, жених мой, матушка! — обрадовалась синеглазая дочь.
— Как же так! Мой ведь жених это! — воскликнула голубоглазая.
— Нет, мой! — возмутилась зеленоглазая.
— Нет, мой… — молвила кареглазая дочь, заливаясь слезами горючими.
Небывалое дело! Жених-то один, а невест — четыре.
— Сказывай, гость долгожданный. Поглумиться пришел али свататься? — спрашивает матушка.
— Свататься, — отвечает жених.
— Четыре дочери у меня. Все красавицы да умницы! К которой из них сватаешься?
Загрустил жених, посмурнел лицом. Молчит, взор соколиный в пол опустил.
Непрост выбор-то, ох не прост! Сердце-то трепещет, будто пичужка в силках, на волю просится.
— Равно любы мне все четверо, — молвит жених.
— Виданное ли дело, четырех зараз сватать! — сердится матушка.
И хочется ей прогнать взашей жениха непутевого, а внучков понянчить пуще того хочется.
— Мне-то, матери, они словно пальцы на руке: какой не кусни — равно больно. Ну да помогу я тебе. Дочери мои — рукодельницы, шить-вышивать мастерицы. Хоть и одна игла-то на всех, но вышьют они по платку узорному, и чья работа краше тебе покажется, ту и замуж возьмешь.
Сказано — сделано.
Села синеглазка вышивать. Дивится жених: по черному полю серебряной нитью затейливый узор идет, жемчуга в серебре так и горят! Красота неземная, несказанная!
А тут голубоглазка за вышивку принялась. Так и мечется игла — стежок за стежком, а из-под иглы узор уж проступает — звонкий, смешливый, как и сама рукодельница. И столько в нем тепла, столько света!
Взялась за иглу зеленоглазка, и потек узор изумрудный, певучий, а по зелени — цветы: васильковые, лазоревые, алые, розовые. Глаз не оторвать от дива такого!
Четвертая дочь принялась платок свой вышивать. Золотой узор, багряные завитки да по синему фону… Мудрено выбрать-то! Красота-то небывалая!
Рассердились сестры, рассорились. Друг на дружку не глядят, отворачиваются. Ни одна другой ни в чем уступить не желает.
Так и осталась матушка без внучат желанных. Спорят дочери, чье шитье лучше, остановиться не могут. По три месяца в году каждая из сестер новый платок вышивает краше прежнего, прежде чем передать иглу сестрице своей. А жених ветром от одной к другой мечется — не знает, которую выбрать…
© Долбин Геннадий, 2009