Елена Мухина «Память вещей». Сказка для Синей Птицы
Тихо-тихо падал на землю снег, укрывая изящным кружевом траву и деревья. Уже стемнело, в доме, сверкая разноцветными огнями, стояла красавица-ёлка. Синяя Птица сидела у окна и немного грустила. Она не могла точно сказать, в чем причина её грусти: вроде всё хорошо, всё в порядке, а только щемит вдруг грудь непонятная тоска, мечта о несбывшимся, надежда на чудо. И всматриваешься до рези в глазах в ночь, прислушиваешься к тихому шороху снежинок и ждешь: а вдруг?..
И вот чудо свершилось. За окном по-прежнему была ночь, все так же тихо шёл снег, но в тёмной комнате, освещенной только огнями на ёлке, что-то неуловимо изменилось, будто тихий шёпот пробежал вдоль стен или чей-то вздох.
— Грустит наша хозяйка, — послышался голос со стороны дивана.
— Грустит… — согласились откуда-то из-за кресла.
— Может, поможем? — донеслось от стола, — Сказку расскажем.
— Да что мы можем? — заволновались шторы.
— Что-то да можем, — ответил стол басовитым голосом.
— Ой! Ты вообще молчи! — рассмеялась тюлевая занавеска. — Я хоть в окно смотрю, а ты стол дубовый…
— Правильно, я еще помню, как дубом был и листики свои помню, и небо, и птичек, а потом мастер дал мне вторую жизнь, помню, и как ножки еще вручную вытачивал, дверцы прилаживал, резьбой украшал. Я — стол старинный! Может, современные пластмассовые штамповки ничего не знают, ничего не помнят, а меня с душой делали, душу в меня вложили, мне уже сто лет, и я все помню.
— Да что ты можешь помнить! — обиделись лампочки на ёлке, — Как тебя передвигали из угла в угол?
— Ну войну помню — натерпелся я тогда страху.
— Тебе-то что? — удивилась тюлевая занавеска. — Ьы же стол.
— Эх, молодежь-молодежь, — проскрипел стол, — ничего-то вы не понимаете… А знаете сколько нашего брата на дрова пошло? Вот то-то же.
— Да уж, — поддержал стол полотняный шкаф. — Мой брат сгорел и книжная полка — такая была красавица…
— А для меня самое ужасное воспоминание, — присоединилась резная шкатулка, — когда меня похитили, замок мой взломали, все вынули, а меня бросили. Всё — думала: мне конец! Но повезло — меня нашли, к тогдашней хозяйке вернули. И представляете — она мне так обрадовалась: «Мне её дед подарил, — говорит, — всё о нем память». А потом во мне письма хранили душистые, перевязанные розовой ленточкой, — такие красивые, такие трогательные…
— И как же ты их прочла? — не поверила занавеска.
— Так они мне сами всё рассказали, — пояснила шкатулка. — Кому знать, что в них написано, как не самими письмам? Вот я хозяйке про них расскажу…
— Не годится, — строго сказали шторы, — не дело это — чужие письма рассказывать.
— А что ты ещё помнишь? — спросила звезда на ёлке.
Шкатулка хихикнула.
— Знаешь, самое мое удивительное воспоминание, когда со мной играла маленькая девочка. Она хранила во мне цветные камушки, стёклышки, фольгу, обертки от конфет, но относилась к ним как к настоящим сокровищам. Я чувствовала себя волшебным ларцом.
— Да ну! — стали ворчать ёлочные лампочки. — Никому не интересны ваши истории. Подумаешь! Кто где стоял, что где лежало, или как вы со страху тряслись… Сейчас ещё шкаф сообщит, сколько скатертей в нем хранилось.
— И не только, — обиделся шкаф, — во мне еще подарки прятали! И вообще — я еще бабушку нашей хозяйки девочкой помню.
— Точно! — подтвердил дубовый стол. — Мы ведь не просто стоим — мы все видим, все замечаем, уж и нет наших первых хозяев и современников не осталось, а мы о них помним, рассказать о них можем. Как они жили, какими были, и знающие люди это понимают, и чинят они нас, и в музеи ставят, и всю историю отслеживают. Жалко, правда, — мало кто нас услышать может, а то бы мы ещё много чего рассказали! Да и наша судьба долгая, часто трудная, не хуже человеческой, и не только из угла в угол мы путешествуем: вон подсвечник из Индии приехал!
— Это да, — согласились шторы, — он об Индии рассказать может, но ведь хозяйка сама его привезла.
— Увы, — сказал подсвечник, — а до этого я долго стоял в сувенирной лавке, между статуэтками слона и Будды.
— И тут облом! — закричала елочная гирлянда.
— А давайте у хозяйки и спросим, о чем ей рассказать, — решил стол.
Синяя Птица встрепенулась — она давно уже с интересом слушала этот занимательный разговор, что у каждой вещи своя история, она давно знала. Теперь она также знала: у каждой вещи — свой характер, и она уже хотела сказать, чтобы они не ссорились, и рассказали ей всё. Но тут в комнате зажёгся свет, и мебель притихла.
— Ты еще не спишь? — послышался голос.
— Да, пора ложиться, — сказала она. — Спокойной ночи! — добавила она шёпотом, прежде чем уйти.
«Интересно, — подумала Синяя Птица — а какой они запомнят меня?» А еще она знала, что услышит ещё много удивительных историй.
© Елена Мухина, 2012